Website translation into 96 languages

Thursday 28 August 2014

"Есть поля, на которых уже ничего не посеешь — сорняк задушит"


Последняя неделя военного лета 2014 года. Полгода назад произошли события, которые изменили весь ход постсоветской истории России: 23—27 февраля произошла де-факто смена власти в Крыму, закрепленная де-юре 16 марта на так называемом референдуме, и 18 марта Крым вошел в состав РФ. С этого момента Россия оказалась вовлечена в ситуацию, когда «все действуют», но никто более не является политическим субъектом. Этим субъектом становится сам сюжет. История прекращает свое рутинизированное линейное течение и становится гигантской самовоспроизводящейся воронкой, которая засасывает любые субъектности.
Воронка быстро пожирает людей, судьбы, чьи-то «политические планы», а главное, как верно отметила Мария Степанова в недавнем эссе о «блоковском чувстве войны 1914 года», — воронка пожирает саму «современность». Она забирает всю ту привычную ткань жизни, которая была явлена нам как наше «настоящее время». Воронка работает исключительно на то, чтобы слизать всю поверхность «современности». И в момент, когда ее двигатель остановится, люди — которые, несомненно, мыслили себя субъектами, а на самом деле превратились в «потоки», — должны будут обнаружить себя в совершенно другом ландшафте, где прошлая «современность» полностью руинирована. Именно так в начале прошлого века произошло с европейцами, когда иссякла энергия воронки 1914—1918 гг. Так чувствовали себя и русские после окончания революции и Гражданской войны 1917—1922 гг. Разница нынешних событий и событий 1914 года лишь в масштабе. Сейчас воронка работает только для России и Украины. И хотя многие прогнозируют, что она «разогреется» и начнет засасывать в себя Восточную Европу, а затем и всю Европу, этого пока не видно. Пока перед нами хорошо прогреваемый региональный вооруженный конфликт в Восточной Европе, на границе Украины и России. Воронка жрет без разбору, она уравнивает все и всех. Мы видим, как по ее ребру в бездну летят или сползают разной величины явления. Вот в нее сползает целый «Майдан», за ним летит «норвежский лосось», затем летят 90 граждан, погибших под обстрелами в Донецке, затем туда летит вся «управляемая демократия», созданная Кремлем в 2003—2013 гг., затем на наших глазах в ней скрывается «командующий вооруженными силами Донецкой республики», а за ним и целая группа московских политтехнологов, изображавших «политических лидеров ДНР». Она зажирает то ли 150, то ли 750 тысяч беженцев. В ней уже скрылся «Боинг» с пассажирами, гигантские вертолетные корабли «Мистраль», контракты по освоению Арктики. В ее жерло уже улетели некие «Тягнибок», «Скойбеда» и «Ольшанский», погибшие десантники украинской и российской армий. Снесет ли в нее и Путина? Бог весть. Возможно.
Обыватель продолжает спорить, глядя в телевизор, кто запустил двигатель этой воронки. Одни кричат, что во всем виноваты «Майдан» и «украинские фашисты», другие — «Путин». Третьи сразу переходят к «семье Ротшильд». И пока они это кричат — их плавно тянет к ребру воронки. Одновременно они же и являются ее топливом.
Подчеркну: у воронки нет плана и цели. Ее механизм работает просто на превращение present в past. Она работает исключительно на то, чтобы однажды утром, когда ее двигатель остановится, люди, оглянувшись вокруг, обнаружили совершенно другой ландшафт. «Маша, помнишь, в 1911 году мы...» И при этих словах говорящий вдруг прерывает себя. Потому что жизнь до 1917 года абсолютно вся, полностью руинирована. Воронка просто сожрала весь рельеф ландшафта... Разрушены все связи, все старые статусы, все репутации, все сложные композиции, составлявшие некогда «современность». И на этом месте теперь новое «настоящее».
***
Можно ли остановить двигатель жерла? Все голоса хорошо слышны благодаря социальным медиа. Одни поют: Порошенко, прекрати АТО. Другие: Путин, прекрати поддержку сепаратистов. Третьи: Путин, умри! Четвертые: Меркель, сделай что-нибудь! Пятые: Европа нас предала! Шестые: Обама нам поможет! Седьмые: Америка хочет нас уничтожить! Перед нами гигантский амфитеатр античного хора. На каждом повороте «судьбы протагониста» он энергично поет. Он дает советы герою. Он взывает к богам. Он предупреждает. Но остановить ничего нельзя. Кто протагонист? О ком эта трагедия?
У Фолкнера есть знаменитый роман «Свет в августе» — о белом жителе американского Юга Джо Кристмасе, который то ли имел негритянские корни, то ли выдумал их себе — и, как полукровка, он попал под подозрение, его преследуют за несовершенное (или совершенное, я не помню) преступление. Одни пытаются его спасти, другие линчевать. И в результате его все-таки убивает какой-то другой «Джо Кристмас». Убивает и посмертно еще и кастрирует.
Это один из самых запоминающихся романов ХХ века об «идентичности». Этот роман Фолкнера — о том, как на просторах воображаемой «Евразии» (американского Юга) один «Джо Кристмас» убивает другого «Джо Кристмаса» — потому что оба они являются результатом какой-то не от них зависящей беды. Которая сделала их обоих «укромоскалями»… Одни кричат: «Укры!» Другие кричат: «Москали!»
Но на сцене стоит абсолютно беспомощный конкретный Иван, от которого сам конфликт, сам сюжет трагедии пытается добиться отчетливой идентичности. «Стань русским!», «Стань украинцем!» — поет ему хор. В результате «псковский десантник» (слово «псковский» не означает идентичности) оказывается убит «киевским десантником» (слово «киевский» тоже не означает идентичности) на территории Украины. Вывезен и похоронен. Его жена и дети до конца жизни должны думать, что он убит «киевскими фашистами». Хотя он был убит таким же «Иваном» — говорящим по-русски, носящим на груди крест.
Теперь эти «иваны» должны перебить друг друга, должны глумиться над телами друг друга. Они будут выставлять женщин на площадях с табличками «Тварь!» Они должны водить друг друга по проспектам в качестве «военнопленных», изображая «Великую Отечественную войну». Они будут непрерывно врать друг другу, обосновывая, почему «крымнаш» или «ненаш»… Полукровка «укромоскаль» — как фолкнеровский Джо Кристмас — бежит в разные стороны с Юга Украины, пытаясь укрыться от самого себя. Там, куда он бежит, он встречает такого же «укромоскаля». Вчера я, находясь на месячной стажировке в Вене, встретил здесь только что приехавшего сюда талантливого русского (проукраинского) журналиста Константина Скоркина, бежавшего из Луганска. И в этот же день жена мне рассказывает о том, что на ее деда в Петербурге навалилась дальняя родня (русские, антиукраинские) — семья в девять человек, бежавшая из Донецка… И в этот же день я читаю письма моих московских друзей, которые обсуждают, как бы убраться из Москвы. Это мы — укромоскали — бежим в разные стороны друг от друга. Это мы стоим на сцене, раздираемые противоречиями, в качестве протагониста трагедии. И это над нами поет античный хор. Это он дает нам «советы» — куда бежать, кого убить…
***
Украинский кинорежиссер Сергей Лозница смонтировал фильм «Майдан». С ним случилась та же беда, что и с российской съемочной группой «Срока». Люди понимали, что происходят «исторические события» (Майдан, московские протесты), и они просто стали снимать «весь материал».
А потом встал вопрос: во что это монтировать? У Лозницы камера просто часами стояла то на одной точке, то на другой. И он собрал из этого длинный фильм. Который в общем-то и не фильм, а что-то вроде мемориальной фотовыставки — из десяти фотографий. Или музыкальной пьесы в формате реквиема. Это заупокойная месса. Она кончается на первых жертвах Майдана. На «Слава героям!»
Но не это главное впечатление. Лозница смонтировал бесконечной длительности общие планы, снятые из одной точки. «Люди Майдана» превращены в непрерывный поток, в ландшафт. В результате ты видишь вовсе не «революцию достоинства». А непрерывный поток лиц, поз, походок и жестов, которые просто демонстрируют «антропологический материал». И ты наглядно видишь, что люди на Майдане и люди в Донбассе — это одно и то же. Это один и тот же «Джо Кристмас». Такой же кривой, косоглазый, дегенеративный — именно такой, каким человека видел Брейгель или Босх.
Не знаю, ставил ли себе Лозница такую цель: показать, что поющие «ще не вмерла Украина» на Майдане — это тот же самый антропологический тип, что и донбасский бандит Моторола, но у него это получилось. Перед нами единый узнаваемый тип «укромоскаля», который в своей массе — до начала Катастрофы — был военным отставником, охранником, мелким контрабандистом, сезонным рабочим. По бедности одевавшимся в старье в будний день. Жившим на воображаемом «постсоветском пространстве». Родственники есть в Красноярске, дети уехали учиться в Гданьск. Сам он не понимает ничего. Кроме того, что «его обокрали» (Чубайс? Кучма?)…
***
Мы сидели впятером. Чтобы понять дальнейшее, надо описать, кто «мы». Московский журналист Максим Трудолюбов (15 лет работы в газете «Ведомости»). Крымско-татарский историк и журналист Гульнара Бекирова. Русский (но украинский по месту рождения, симферопольский) политический историк Антон Шеховцов (давно уехавший в Англию). Украинский политолог Татьяна Журженко (давно живущая в Австрии). И я. То есть целых пять специалистов и одновременно свидетелей происходящего — два «русских», два «украинских» и один «крымско-татарский». И вот мы — пять человек, говорящих по-русски, читавших одни и те же книги, мыслящих внутри одной когнитивной традиции, имеющих родню и друзей, разбросанных по «постсоветскому пространству», — то есть «укромоскали», «джо кристмасы», полуукраинцы-полурусские — стали спрашивать друг друга: а когда мы поняли, что случилась Катастрофа?
Когда стало ясно, что заработал двигатель воронки, которая пожрет всех — всех людей, весь ландшафт? Когда мы поняли, что это «бесповоротно»?
Оказалось, что для всех нас это случилось 1 марта 2014 года, когда, читая новости, каждый из нас начал обдумывать, что означает сообщение «Путин попросил дать ему полномочия использовать войска на территории Украины, и Совет Федерации в тот же день их ему дал».
Оказалось, что у нас — у всех пятерых — в этот день вырвалось что-то вроде крика: «Это — все!»
Ну и, в общем, так оно и оказалось. Наступило «все». 1 сентября будет ровно полгода с того дня, как воронка заработала. И — в ускоряющемся темпе. И — неостановимо. У Порошенко есть «план урегулирования», у Брюсселя есть план, у Лаврова свой план, у Меркель тоже есть план. Но никакого урегулирования не будет. Будет самопожирание, уничтожение ландшафта. Как лаконично написал вчера известный историк и журналист Ярослав Шимов у себя в дневнике об этом наступающем «новом настоящем»: «Есть поля, на которых уже ничего не посеешь — сорняк задушит».